Пьер видел, как на площадке храма началась паника, ибо слова его долетели до храма. Он видел, как вышел главный жрец, как ему в ужасе сообщали жрецы слышанное ими. Но главный жрец был непоколебим. Медленно подошел он к краю площадки и громко сказал:
— Лину Бакаб, сын Паруты! Час твой настал — да свершится написанное в священных таблицах. Да исполнится воля Паруты!
— Ты назвал, — воскликнул Пьер, — меня сыном Пару-ты! Ты не ошибся — я бог, пришедший с высокого неба! В белое тело человека вошел я, чтобы сказать людям истину…
В этот момент жрец сделал знак, и грянувший барабан заглушил голос Пьера. Человек пятьдесят жрецов стали спускаться по ступеням храма. Впереди них шли два жреца — Чибирис и Чупуцли, те самые, которые рассекли грудь хар-тумцев и вырвали их сердца. Около них шли трубачи. За этим отрядом, по пятам его, двинулся второй, потом третий, и длинной лентой вытягивались они из ворот храма. Медленно, блестя ножами и копьями, двигались они.
Пьер соскочил с камня. Подошел к Бириас. Белая, как алебастр, стояла она, но рука ее сжимала бронзовый нож, и огнем горели глаза ее. Смело она стала рядом с Пьером.
— Не бойся, дитя мое! — крикнул ей Пьер, — Лину Ба-каб защитит тебя. Не бойся его огня и грома!
Она улыбнулась ему побелевшими губами и посмотрела на него так же, как тогда, когда впервые отдала ему душу. Он поцеловал ее и осмотрел револьвер.
Теперь жрецы поднимались уже по ступеням холма. Вот уже идут по плоскому холму, и Пьер ясно видит искаженные злобой лица Чибириса и Чупуцли. Медленно, как разоренные быки, они двигались вместе с другими на Пьера и Бириас.
Вдруг они остановились все сразу. Подняли враз все ножи и, лязгнув скрещенными клинками, испустили грозный нечеловеческий вопль. Это было так дико и жутко, что Пьер содрогнулся и почувствовал, как содрогнулась вся толпа. Руки Бириас затрепетали, и она чуть не уронила свой нож, но оправилась, и снова огонь заблистал в ее взорах.
Тишина водворилась опять, как только затих барабан. Жрецы еще стояли на месте. Чибирис и Чупуцли выступили вперед.
— Выходи к нам, сын бога, — крикнули они, — ибо час твой настал! Если не приблизишься сам, слуги господни возьмут тебя силой! Что сказано богом, должно совершиться!
— Пусть слышит народ, — громко ответил им Пьер, — ибо бог дал мне язык народа моего. Я добр, я благ и дам вам дары земные, но если жрецы не послушают меня, казню их огненной смертью!
И он вытянул вперед свою руку с блестевшим в ней револьвером. Гул прошел по толпе, а жрецы смутились, и страх отразился на их лицах. Но вот гремит труба главного жреца, и, снова лязгнув, блеснули ножи, и с диким воем двинулись жрецы, сомкнувшись в плотную кучу.
Загудела подземная музыка, загремел барабан. Медленно движутся жрецы, потрясая ножами, к статуе бога, где стоят Пьер и Бириас. Смертью веет от страшных рядов, и еще страшнее их томительный медленный шаг.
Пьер чувствовал, как холодная дрожь забегала по его телу, но напряг всю волю и, положив руку на колено каменного идола, прицелился в грудь Чибириса. Блеснул огонь, и жрец, взмахнув руками, упал. Тотчас блеснуло опять, и Чупуцли, схватясь за голову, распростерся рядом. Но остальные все еще шли вперед, как обезумевшее стадо, а позади них, подымаясь по лестницам, появлялись новые и новые ряды жрецов.
Но вот непрерывно замелькали огни из руки Пьера, и пули, врезаясь в гущу людей, били без промаха. Один за другим падали жрецы. Рев народа потряс воздух. Музыка оборвалась, и смолк барабан. Быстро меняя обоймы, Пьер слал пулю за пулей. В ужасе бросились жрецы назад, но столкнулись с шедшими сзади, а пули, пробивая несколько тел сразу, наложили перед ними груду трупов и раненых.
Пьер в пылу борьбы не заметил, как все кругом стихло, как будто весь народ окаменел на месте. Он видел лишь ненавистных жрецов и посылал им смерть, решив оставить всего две пули — себе и Бириас.
Вдруг среди гущи толкущихся в давке жрецов взлетел ураган песка и дыма, и куски человеческого тела полетели в воздух. Второй, третий вихрь огня и дыма. Бросая ножи и пики, уцелевшие помчались по ступеням холма в разные стороны.
Ошеломленный и удивленный, Пьер прекратил стрельбу. Он не мог ничего понять. Он видел, как обезумевший народ, выйдя из оцепенения, мгновенно рассеялся, с криками бежал и прятался в кустах и рощах. Видел, как жрецы в панике бежали с народом, а главный жрец с остальными скрылся в храме.
Вдруг он осмыслил знакомый, из иного мира ворвавшийся звук. Будто срываясь с небесного купола, он полз по горам, отдавался в стенах цирка и наполнял воздух мерным жужжанием. Пьер взглянул вверх. Распластав огромные крылья, низко над ним кружился «Титан».
Пьер стоял неподвижно, запрокинув голову кверху, и слезы одна за другой текли по его щекам.
— Это сон, это сон, — шептал он вздрагивающими губами.
— Пьер это вы? — раздался в рупор знакомый голос.
И весь вздрогнув, но все еще не выпуская из рук револьвера, Пьер закричал, как безумный:
— Корбо! Корбо! Корбо!..
Продолжая кричать и не замечая своего крика, он побежал туда, где плавно и послушно опускался «Титан».
Корбо выскочил из каюты и бросился ему навстречу, радостно восклицая:
— Пьер! Дорогой Пьер! Как я рад, как я счастлив.
Они обнялись, но вдруг Пьер вырвался из объятий и бросился назад к идолу Паруты.
— Бириас! — кричал он, — Бириас! Где ты, моя Бириас?
Корбо побледнел, подумав, что его друг лишился рассудка, но бросился за ним следом. Форестье, переезжая трупы жрецов, подвинул свой воздушный корабль ближе к каменному идолу, где Пьер что то жадно искал, выкрикивая странные непонятные слова.