Гора Лунного духа или Побеждённые боги - Страница 22

Ненависть к дикому изуверству отвратительной религии наполнила его грудь.

— Пусть я умру, пусть умрет и она, — неслось в его мыслях, — но я разоблачу перед рабами этих кровопийц, я убью главных из них.

Твердый и спокойный, он властно коснулся плеч Би-риас и сказал ей, верившей в его божественность, как должен говорить сын бога:

— Перестань, женщина, Лину Бакаб не боится смерти. Ты любишь Лину Бакаба, и он испытал твою веру. Нынче же, не успеет зайти солнце, я возьму тебя и унесу в своих объятиях, на груди своей, к отцу Паруте.

Бириас, будто охваченная гипнозом божественных слов, сразу затихла. Только девственно-цельным натурам, только детям природы дано так переходить из одного настроения в другое. Пламенной верой и любовью заблистали глаза ее, и она прошептала:

— Верую, господи! Пусть распнут меня вместе с тобою…

Кровью обливалось сердце Пьера, но ему было бесконечно жаль любимое им существо, и он хотел, чтобы смерть ее была легкой и даже желанной. Смутно мелькнули пред ним образы христианских мучениц, что на арене римского цирка сияли блаженством и радостью среди рева зверей и стона умирающих.

— Бириас, жена моя, — сказал он нежно, — проведи меня на холм, к богу Паруте, чтобы никто из жрецов не заметил нас. Верь мне, дитя мое, горе им будет!

И, охваченная новым порывом, Бириас повлекла его в сторону от оливковой рощи. Задыхаясь и задевая за сучья, бежали они между оливок, потом, пригнувшись к земле, пробежали в душистых зарослях олеандра и, завернув крутым кругом, направились прямо к холму со ступенями, который наполовину выходил наружу из стен двора.

Солнце пылало над горными хребтами, в его лучах сверкали озеро и река, а там, на холме, видно было, как по каменному телу бога Паруты бегали яркими вспышками блики от водоема. Жители Паруты, вышедшие в поля для работ, с удивлением и страхом глядели на бегущих Пьера и Бириас. Все знали, что сегодня, когда солнце начнет скатываться с вершины неба, Лину Бакаб начнет свои муки за их грехи. Они остановились и смотрели им вслед, не понимая, что это значит.

Но когда Пьер и Бириас добежали до холма, любопытные кучками стали собираться туда же. На мгновение Би-риас заколебалась у ступеней, на которые не могли восходить женщины и непосвященные, но тотчас же, пьянея экстазом, взлетела вверх по ступеням, увлекая Пьера.

Крик ужаса вырвался из толпы, пораженной этим кощунством. Но Бириас ничего не слышала и не замечала.

— Здесь, — воскликнула она, подбегая к идолу Пару-ты, — здесь три священных ножа Паруты! Их берет только главный жрец, но ты, Лину Бакаб, сын Паруты, ты можешь их взять!

Смелым движением она отодвинула камень у ног изваяния, и Пьер увидел три бронзовых ножа-ятагана, украшенных драгоценными камнями.

— Лину Бакаб, — задыхаясь, шептала Бириас, — возьми себе два, в обе руки, а один дай мне!

Пьер улыбнулся и, вынув револьвер, сказал ей:

— Бириас, дорогая моя, вот оружие бога — оно мечет молнии и убивает людей далеко стоящих. Не бойся, дитя мое, я поражу многих, и мы вознесемся на небо. Но ты не бойся, стой смело со мной и не пугайся ни грома, ни молний, которые полетят из руки моей. И, если ты хочешь быть со мною, на небе, не отходи и не беги в страхе.

Он обнял и поцеловал ее под гул и рокот собравшейся толпы. Людские волны, рокоча многоголосным говором, будто плескались у ступеней, но никто никогда не осмелился бы наступить на самую первую из них.

Бириас, вспыхнув от ласки, упала ниц перед Пьером и, облобызав его колена, молча поднялась и все же, свершив еще преступленье, сама взяла ножи. Два дала она Пьеру.

— Возьми, Лину Бакаб, — услышал он боязливую нежную мольбу, — возьми…

Пьер взял их и засунул за пояс. Бириас крепко сжала третий, и среди гула и криков толпы он слышал ее страстный трепещущий голос:

— Лину Бакаб! Я телом своим закрою тебя, но, когда ты умрешь, я пронжу свое сердце у твоих ног!..

Гулкий удар барабана покрыл все звуки. Бириас вздрог-нула и побледнела, прижавшись к Пьеру. Барабан продолжал грохотать тревожными ударами, и такими же тревожными и мрачными отзвуками отвечали ему стены цирка и горы.

Пьер видел, как в храме забегали и засуетились жрецы. Но вот смолк барабан, и мертвая неподвижная тишина водворилась повсюду. На площадку храма выходили группы жрецов с ножами и пиками. При ритуале Вакаба они все должны плясать священный танец с оружием в руках.

Внезапное вдохновение охватило Пьера. Он оглядел собравшуюся толпу и, встав на камень, громко воскликнул:

— Люди Паруты! Лину Бакаб слышал стон ваших первенцев. Лину Бакаб сказал Саинир — замени первенцев и черных людей плодами маслин! И послушалась Саинир и сказала Саинир Лину Бакабу: скажи людям Паруты, что более ей неугодна кровь людей! Пусть жрецы бросят ножи, пусть только плоды оливка будут сгорать на моем алтаре!

Пьер замолчал. Народ всколыхнулся, как море, несколько минут шел гул кругом холма, но потом крик понесся ото-всюду:

— Да святится Парута! Да святится Лину Бакаб! Да святится Саинир!

Пьер сделал знак, и все стихло.

— Люди Паруты! — продолжал он, — новый закон принес вам Лину Бакаб! Лину Бакаб запрещает вам кровь жертвы и велит жрецам бросить ножи! Но жрецы кровожадны, они любят детское мясо, они притесняют и мучат чернокожих людей. Лину Бакаб говорит: — пусть освободятся рабы, пусть живут их первенцы, рождаемые в праздник святой Саинир! Пусть ничья грудь не рассекается священным ножом и не вырывается сердце. Горе жрецам, говорит Лину Бакаб, много погибнет их от руки его! Гром и огонь сведет на них Лину Бакаб! Не давайте им ни мужчин, ни женщин, ни детей. Кровь человека неугодна богам!