Гора Лунного духа или Побеждённые боги - Страница 19

Великолепная лунная ночь заливала все просторы своим магическим сиянием. Лентой голубого фосфорического света, кое-где вспыхивая серебряно-белыми пятнами, вкрадчиво поблескивал Нил, а дальше, как змея чешуей, отсвечивала река Собат. Будто фантастические декорации, стояли в серебряном свете неподвижные пальмы, и темным бархатом простерлись повсюду густые заросли кустов и камышей. Огоньки города талыми льдинками дрожали в синей мгле то одиночками, то группами, то низались, как бусы, вдоль улиц.

Форестье выключил мотор, и неизъяснимая тишина африканской ночи сковала все своим очарованием. Только чуть слышно шумел и свистел воздух вокруг аппарата, который спускался все ниже и ниже, беззвучный, как полет козодоя или летучей мыши. Земные звуки стали долетать до Корбо и Форестье — жалобный вой шакалов и неясный шум неуснувшего еще города.

Не желая создать излишней суматохи и, может быть, паники, Форестье погасил огни в каюте и стал спускаться, не прибегая к помощи прожекторов. Через несколько минут «Титан» уже стоял среди обширной поляны, поросшей тощей, высохшей от зноя травой. Быстро катясь по земле, они приблизились к окраине города. Форестье дал верхний свет, и яркий сверкающий круг лег во все стороны от «Титана».

Вооружившись, Корбо вышел из каюты воздушного корабля и направился по знакомым улицам к дому Эдварда Вилькса. Вскоре к «Титану» явилась охрана, высланная Вильксом, а Форестье была передана записка от Корбо, в которой он просил его придти к Вильксу вместе с посыльным, не боясь за судьбу аппарата.

Но Форестье отказался наотрез, ответив, что он ночует в каюте. Оглядев внимательно стражу, он указал им места и загасил верхний свет. Потом, запершись в каюте, он приготовил себе горячий ужин и, покуривая сигару, стал изучать карту Абиссинских гор. Через час, погасив свет и убедившись, что стража на местах, он уже спал.

Корбо в это время, потягивая виски с содой, сидел против Эдварда Вилькса и расспрашивал о Пьере.

— Скажите, милый Эдвард, — говорил он, — вы знаете здесь все окрестности, как пять пальцев, что может угрожать путешественнику?

— Не знаю, — ответил Вилькс, — люди с вашим другом, как вы говорите, надежные. Да и если бы что случилось с ним, они бы вернулись. Нападений здесь быть не может, особенно у абиссинской границы, куда он добрался, по словам лодочников. Туда постоянно ходят и ездят люди за кофе и масляничными плодами, и пока нет слухов о грабежах и убийствах. А вы ведь знаете, что здесь, как и в пустыне, слухи разносятся с быстротой телеграфа.

Он неожиданно умолк, словно поймал какую-то мысль, которая может объяснить запутанное положение. Корбо ждал с нетерпением, что он скажет.

— Дорогой профессор, — начал Вилькс, — а не думаете ли вы, что теперь в Абиссинии начались дожди? У нас три дня тому назад прошел первый чудовищный ливень. Теперь 21 сентября…

— Браво, — подхватил Корбо, — мысль верная. Их, вероятно, отрезало горными потоками, и они отсиживаются в каком-нибудь дуаре!

— Или просто в горах, — добавил Вилькс.

Эта мысль успокаивала Корбо, и он, как и все в таких случаях, жадно уцепился за версию Вилькса.

Долго, уже лежа в гамаках, они беседовали на эту тему, а Корбо развивал план осмотра гор и подробно расспрашивал о верховьях реки Собат и о том дуаре, который расположен у лесного болота, возле истоков реки. Наконец, они смолкли, решив заснуть как можно скорее, так как отлет «Титана» предполагался рано утром.

VI

Пребывание Корбо и Форестье у Вилькса в Фашоде совпало с кануном рокового дня для Пьера, для Лину Бакаба, как его теперь звали.

Уже две малых луны-саинир прожил Пьер в таинственной стране Паруты. Он вполне овладел ее языком, изучил все окрестности и наметил план побега. За это время он привязался к своей Бириас, дочери главного жреца, которая искренне полюбила его со всем пылом юности первобытной женщины. Она была исключительной девушкой в своей среде и была на голову выше других жен Лину Ба-каба.

Вообще племя парутян, по наблюдениям Пьера, было очень даровито, но дикий фанатизм, горевший безумною страстью, жестокость и пренебрежение ко всему, что не их крови, делало их отвратительными. Это особенно бросалось в глаза в отношениях правящей жреческой касты к другим жителям Паруты. Насколько Пьер мог определить сам и использовать предания, рассказанные ему Бириас, народ Паруты состоял из смешения нескольких племен.

В далекие времена откуда-то, Бириас этого не знала, ее предки пришли сюда. С ними были рабы, которые умели обрабатывать поля, разводить скот и строить храмы. Давно, очень давно они поселились здесь и выстроили этот храм много лет спустя после переселения. Тогда вел их сюда бог Парута и здесь помогал своему народу. Под защитой Пару-ты они боролись с разными племенами и завоевали все земли вокруг, а корабли — это водяные буйволы Паруты, — пояснила Бириас, плавали там, где много воды, и привозили бронзу, одежду и оружие из далеких стран.

Но народ прогневил Паруту, и он оставил его. В гневе потряс он горами, сверкал молниями и огнями, и голос его гремел сильнее, чем барабан в храме. Но народ Паруты, замкнутый в горах, раскаялся, и жрецы принесли своих первенцев в жертву разгневанному богу. Испив крови детей, не знавших первородного греха, он смягчился. Он послал им священную Саинир, любящую кровь людей, и обещал снова послать им искупителя-сына, Лину Бакаба, как посылал его однажды там, откуда пришли они.

— И вот ты — Лину Бакаб, — простодушно добавила Би-риас, целуя колено Пьера, — но я не хочу, чтобы ты ушел от нас! Я люблю тебя человеческим сердцем. Я не хочу, чтобы ты умер, и, воскресши, опять бы ушел навеки в страну, где отец твой, Парута.