Гора Лунного духа или Побеждённые боги - Страница 15

* * *

Пьер очнулся в каменной комнате на мягких перинах. Около него сидела прекрасная девушка, подававшая ему кубок, и шесть других. Девушка улыбалась ему и гладила нежными руками по лицу и груди.

— Лину Бакаб, — сказала она нежно.

Пьер, широко открыв глаза, смотрел ей в лицо и силился что-то вспомнить. Ему чудилось, что он видел призраки, в голове вертелись обрывки мыслей, мелькали картины недавно пережитого, но отдельными моментами без всякой связи.

— Лину Бакаб, — повторяла девушка и добавила, — коа-ляо ррунну?

Пьер не понимал ее, и странный калейдоскоп видений, кружившийся в его мыслях, все еще ускользал от его сознания. Но вот внезапно все прояснилось. Он вспомнил все; стон вырвался из его груди, и бледность покрыла лицо.

Когда сознание снова вернулось к нему, он опять увидел над собой лицо девушки и услышал слова:

— Лину Бакаб! Коаляо ррунну?

Машинально, не отдавая себе отчета, он повторил за ней:

— Коаляо ррунну…

Она радостно вскочила и принесла ему жареную на вертеле птицу и плоды банана.

Прилив энергии охватил его, и мысль заработала ясно и отчетливо. Он понял всю обстановку, понял, что жители Паруты приносят человеческие жертвы своим богам, и что их культ сходен с культом и древних сирийцев, и древних мексиканцев. Почему-то ярко, по какой-то прихоти воображения, ему вспомнились и прощальный обед на вилле Корбо, и слова его патрона:

— Прошлое бывает для человека лучшим, но для человечества — никогда!

Это воспоминание удесятерило его силы. Он должен, во что бы то ни стало, вырваться из плена, и необходимо искать выхода из этого положения.

— Нужно прежде всего, — думал он, поглощая предложенную пищу, — изучить их язык.

Начало уже было сделано, он знал одну фразу: «коаляо ррунну», что означало — давать пищу. Он сознавал, вернее, ощущал всеми фибрами, что висит на волоске, что смерть ходит вокруг него, цепко охватила его своей паутиной и зорко сторожит.

— А если не спастись, — воскликнул он, — то нужно дорого продать свою жизнь!

Это были странные настроения, но все же вся его воля и мысль стремились стихийно к изысканию путей спасения. Он видел, отмечал и учитывал каждую черту, каждую мелочь, и все это было для него ключом понимания совершающегося вокруг него и диктовало линию поведения.

Девушка, улыбаясь, смотрела на него, видимо, не зная, как говорить с ним. Но вот, указав на себя, произнесла:

— Бириас!

— Бириас, — повторил Пьер, догадываясь, что она назвала свое имя, и, указав на себя, сказал:

— Пьер.

Но Бириас отрицательно покачала головой и твердо проговорила:

— Лину Бакаб!

Припоминая ужасную церемонию, Пьер понял, что слова: «Парута», «Бакаб» и «Саинир» означают имена божеств, что хартумцы принесены в жертву Саинир, а он обречен Бакабу. Этим отсрочена его смерть.

Указывая на разные предметы комнаты, вернее — каменного склепа, с одним огромным окном сбоку, Пьер быстро составил себе маленький словарь и стал уже улавливать конструкцию речи, как отдернулся занавес в стене, открыв широкую дверь в другую комнату.

Там он увидел огромного каменного идола в виде сидящего мужчины с крестом. Крест стоял между колен его, а на кресте изображена была каменная фигура распятого. Неопределенное чувство охватило Пьера. Это напоминало ему христианство, и смутная догадка подсказала, что ему предстоит быть трагическим актером в какой-то божественной комедии.

Жрецы рядами стояли вокруг статуи бога, а у ног ее он заметил свою одежду, свой нож, свой пояс с патронами и револьвер. Он чуть не вскрикнул, чуть не бросился к оружию, но инстинкт опытного путешественника, знакомого с дикими племенами, удержал его. Он встал с мягких перин, и сейчас же группа жрецов приблизилась к нему с жестами божеского почитания. Он вгляделся в черты их и узнал знакомый тип семитического племени таким, каким он его помнил по древним картинам египтян. Это были потомки финикиян или другое, но родственное финикиянам племя.

По приглашению жрецов Пьер приблизился к статуе божества и стал ближе к оружию. Теперь он почувствовал себя самим собою и зорко следил за всеми движениями жрецов.

Торжественно приблизился к нему главный жрец и, омочив палец в душистом масле, поставил Пьеру крест на лбу и на груди. Потом, поклонившись до земли, отошел от него, а другие жрецы подошли с широким плащом белого цвета и облачили в него, накинув на плечи, Пьера.

Снова выступив вперед, главный жрец сказал несколько слов, среди которых Пьер разобрал знакомое имя — Би-риас — и девушка встала пред жрецом на колени. Тот коснулся ее посохом и, взяв ее за руку, поднял и подвел к Пьеру. Она склонилась пред ним и поцеловала бедра его. То же сделали по указанию жреца еще три девушки.

Жрецы откровенными жестами объяснили Пьеру, что все четыре женщины принадлежат ему. Знаками же дали понять ему, что Пьер, или, как они его звали, Лину Бакаб, может требовать все, что захочет, и желания его будут исполнены.

Пьер, уяснив свое положение и чтобы отвлечь внимание от револьвера, указал на свой охотничий нож. Жрецы переглянулись с улыбкой, а главный жрец сделал знак, и нож унесли. Пьер почувствовал, что он бледнеет. Наступал решительный момент.

Подойдя ближе, он указал на револьвер и, чтобы ввести в заблуждение жрецов, стал насвистывать первый попавшийся мотив, указывая то на свой рот, то на револьвер. Жрецы взяли револьвер и с любопытством стали рассматривать его. К счастью, револьвер был поставлен на предохранитель, что сделал Пьер из предосторожности, когда взбирался на каменную гряду, заградившую им путь. Жрецы всовывали пальцы в дуло и вертели непонятный для них музыкальный инструмент.